Минздрава стало считать, что Институт «расползается», занимается не только космическими проблемами, но и другими. Со своей стороны я считал, что это очень важно, нужно и полезно. Но это не находило понимания и поддержки со стороны Третьего главного управления МЗ СССР. Нам сократили работы, связанные с подводными делами, например. Какое-то время я не очень успешно пытался с ними бороться. В 1988 г. я ушел, а в 90-е гг., к сожалению, вы знаете, на фоне общего системного кризиса, объем работ существенно сократился. Если в начале в Институте было 3000 человек, то сейчас - около 1000. По одной Москве мы имели несколько территорий: кроме Хорошевского шоссе - территория на Планерной и в других местах города. Сейчас, я слышал, там сдаются помещения, а раньше не хватало, строились дополнительные лабораторные корпуса. Потом, Габричевского, затем школа и еще помещение на базе конструкторского бюро Н.А. Пилюгина. В одной Москве было 6 территорий, не говоря о лабораториях вне Москвы.

- Институт сотрудничал с другими организациями?

Разумеется, и в весьма широких масштабах. Дело в том, что, имея в виду основа­тельное исследование и освоение человеком космоса при условии сохранения пол­ноценного здоровья человека и его безопасности, космическая биология и медицина должна включать в себя разработку практически всех основных проблем биологии и медицины. Решение подобного рода амбициозной задачи, конечно, не по плечу какому-нибудь одному даже крупному и сверхмощному научному учреждению и требует создания широкой кооперации, включающей не только медицинских и биологических смежников, но и представителей многих других научных направлений. Академия Наук (М.В. Келдыш, Н.М. Сисакян) и Министерство Здравоохранения (Б.В. Петровский, А.И. Бурназян) разделяли эту точку зрения и оказывали всестороннюю поддержку, что в сочетании с успешным развитием нашей космонавтики, в частности запуском и эксплуатацией орбитальных станций, созданием биоспутников, обеспечило успешное, поступательное развитие отечественной космической биологии и медицины. Несмотря на пагубные для науки «ветры холодной войны», космическая биология и медицина была одним из немногочисленных разделов космической науки, получивших разрешение на международное сотрудничество сначала с Соединенными Штатами, а затем и с другими странами. Естественно, это очень позитивно сказалось на темпах и качестве наших разработок.

- Могли ли возникнуть дочерние институты? Мог ИМБП стать головным?

- Фактически, он и был головным, и не только в стране, но его достижения были признаны во всем мире. В качестве «дочерней» организации я могу назвать Институт биотехнологии, которым в свое время стал руководить Б.Б. Егоров, а наши периферические лаборатории, кроме ра­диобиологической лаборато­ии в Дубне, влились в научные учреждения, на базе которых они работали.

- Вы думаете, сейчас он уже не удерживает свои позиции?

- Удерживает. Но, к сожалению, насколько я могу судить, в основном старыми запасами, заметно сократился задел на будущее.

- А как вы думаете, возможен какой-то новый взлет?

-Разумеется, возможен. Это связано как с общей перспективой развития космонавтики, так и с текущей космической активностью. Эта активность является очень сильным катализатором, привлекает общественное внимание, позволяет ставить эксперименты в условиях реального  космического полета, ведь возможности имитации в лаборатории все-таки ограничены. Нужны реальные условия. В период биоспутников масса стран и лабораторий входили в нашу кооперацию, это очень стимулировало исследования. Раньше очень много экспериментов также ставилось на станции, а сейчас там работают 2 человека, они в основном поддерживают ее жизнь, сохраняют ее, немножко развивают и не могут уделять необходимое время научным исследованиям. Все это сильно снижает поддержку подобного рода деятельности. Словом, к сожалению, пока в нашей стране мы находимся в стадии сохранения кризиса. Вроде есть намеки на то, что он не усугубляется, но ак­тивного развития экономики страны нет. Пока не чувствуется. Что можно делать в таких условиях? Можно пытаться сохранить кадры. А инструменты, реактивы, приборы, ракеты, корабли - все это дорогостоящие вещи, на которые страна не может выделить необходимые средства. Поэтому сейчас, конечно, очень трудно рассчитывать на подъем. Кроме того, необходи­мо сделать все возможное для наработки, «задела на будущее» - готовиться к будущим космическим миссиям. Не потерять то, что накоплено, сохранить преемственность знаний, накопленного потенциала, потому что очень трудно начинать заново - на это уходит слишком много средств и времени. Сейчас нужно не только выстоять, но и двигаться вперед!

- Как изменился Институт? Вырос профессионализм, естественно, обогатился инструментально. Хотя нужно сказать, что все оборудование имеет свойство стареть.

Поэтому, если вы приобрели что-то пять лет назад, сегодня это оборудование доживает последние дни. А некоторое оборудование работает десять лет, это уже вообще вчерашний день.

- А как раньше осуществлялось обеспечение оборудованием?

- Тогда больших проблем с финансированием не было. Руководство страны поддерживало. Поскольку наше биологическое приборостроение до вольно слабое, мы тратили много средств на создание собственных приборов.

Они в значительной степе ни удовлетворяли нашим потребностям, хотя, скажем, в отличие от зарубежных компактных, получались большими и тяжелыми.

КБ «Биофизприбор» сделал по нашим заказам много приборов. Но если бы мы имели валюту, это намного облегчило бы нам жизнь.

Словом, тогда трудностей было меньше, чем сейчас, по­этому дело быстро развивалось.

Да и сама космонавтика была на подъеме и пользова­лась широкой поддержкой, что, конечно, очень важно.

- Расскажите, пожалуйста, о своей первой публикации.

- Моя первая публикация вышла на китайском языке. Это как бы вводный курс авиационной медицины, который я читал в Пекине в Военно-медицинской академии. Дело в том, что я был командирован для участия в этой компании, и попутно медицинская служба народно-освободительной армии Китая попросила меня помочь в подготовке их авиационных врачей. Я им рассказывал, как устроена атмосфера Земли, почему летают самолеты. У меня не было с собой никаких книг, и это меня очень смущало.Я рисовал по памяти на доске, каким образом осуществляется катапультирование из самолета, как устроен противоперегрузочный костюм, объяснял значение позы при этом. Приходилось все тягостно вспоминать. Это 51-й год, более 50 лет тому назад. Вот на русском языке первая публикация была уже много позже, в 1958 году.Это была статья в журнале, посвященная физиологии высотного полета.

- А тогда вообще трудно было публиковаться?

- В той части, которая касалась космонавтики, несмотря на огромный интерес общественности и научных кругов, трудно - из-за избыточной секретности, которая окружала эти работы.В первые годы все сообщения на эту тему имели характер главным образом официальных сообщений телеграфных агентств, а, следовательно, были анонимными. Затем - очень урезанные и подвергнутые жесткой цензуре сообщения в научной прессе под псевдонимами авторов. Так, например, в 1961 г. вышла книга «Жизнь и космос», которую мы написали вместе с моим другом Виктором Борисовичем Малкиным.На книге в качестве авторов фигурировали В. Борисов, О. Горлов (почему Горлов, а, скажем, не Георгиев, я до сих пор понять не могу). То же самое имело место и при журнальных публикациях.

- Олег Георгиевич, а много было молодежи?

- Да, довольно много. И аспирантов было много, и они не уходили - оставались. Был еще отряд врачей-космонавтов.

- Только врачей-космонавтов?

- Врачей, в том числе 5 женщин. К сожалению, это была нереализованная программа, хотя они прошли полный курс подготовки. Затем сформировали команду врачей специалистов-подводников. Они принимали участие в реальных погружениях на большие морские глубины.

- А первый отряд космонавтов в Институте когда был создан? Еще до того, как вы стали директором?

- Нет, после. Первым врачом-космонавтом был Борис Васильевич Егоров. Он слетал в 1964 г., еще до моего прихода в ИМБП. Но он в свое время был у меня лаборантом. Начал космическую тематику, затем перешел в ИМБП. Хотя раньше был сотрудником Института авиационной медицины. Я уже не помню всех из первого отряда. Вот Юра Сенкевич, знаете? Я думаю, что это 70-е гг.

- Никому из них не удалось полететь?

- Из этого первого набора, помоему, никому. Потом полетел В.В. Поляков. Это уже намного позже. При той популярности, которую приобрела космонавти­ка, это не удивительно, потому что даже люди других профессий: научные работники и инженеры, даже журналисты проходили подготовку, но они так и не летали, к сожалению.

- Олег Георгиевич, а существовал Совет молодых ученых?

- Да, существовал. Это инициировалась сверху, ведь очень важно, чтобы текучка, так сказать, работы не заедала. Необычайно важно для научного творчества и обсуждение полученных результатов, и умение работать с литературой и рассказать о получен­ных результатах, отстоять свою точку зрения. Это то, что является целью научной дискуссии. Поэтому такого рода клубы, доклады, семинары являются необходимым условием развития научного работника. Иначе полноценного научного работника не получится.

Беседовала Елена АНДРЕЕВА