|
Моя собеседница - человек, достаточно известный не только
в отечественных научных кругах (она - ведущий специалист Института медико-биологических
проблем РАН, доктор биологических наук), но и за рубежом. Она - член-корреспондент
Международной академии астронавтики, единственный биолог, который представлял
Россию в эмбриологическом эксперименте по программе полета американского
космического корабля "Шаттл".
Любовь Владимировна Серова принадлежит к роду тобольских предпринимателей
Корнильевых, из которых по материнской линии происходит Дмитрий Менделеев.
Вся родня в 1921 году уехала в Англию, но вернулась в Россию в начале
30-х годов. В Англии остался только прадед Серовой, полковник царской
армии, - на кладбище. Семья вернулась, взяв с собой лишь самое необходимое.
С ними была семейная реликвия - икона Казанской Божьей Матери, которой
благословляли при венчании мать Дмитрия Менделеева - Марию Дмитриевну,
да еще взяли они с собой любимую кошку. На провоз кошек существовал таможенный
запрет, и Мурка была оформлена как кролик.
Сама Любовь Серова родилась в Москве, но о своем происхождении и семейных
реликвиях узнала лишь после 1956 года.
Ода белой крысе
До нашей нынешней встречи первый и единственный раз я виделся и беседовал
с Серовой десять лет назад, когда в экономике страны происходил хаос,
из страны "утекали" не самые худшие мозги и в среде демократической
интеллигенции преобладали настроения разочарования новой властью.
Тем более поразила меня тогдашняя собеседница своим оптимистическим взглядом
на будущее.
- Ну хорошо, Любовь Владимировна, прошло десять лет говорят, есть теория,
что клетки человека полностью обновляются за 7 или 12 лет и человек становится
вроде как другим. Вы, я смотрю, по-прежнему энергичны, с вами ваши корнильевско-менделеевские
гены, ваш обожаемый Блок. Но как обстоят дела с вашим "фирменным"
оптимизмом? Неужели за последние десять драматических лет его у вас не
поубавилось?
- Поубавилось? Наоборот. Хотя я и отдаю себе отчет, что за это постсоветское
десятилетие на людей обрушились не только сильнейшие потрясения и стрессы.
Массы россиян испытали, говоря словами академика Ивана Павлова, нарушения
"динамического стереотипа высшей нервной деятельности", которые
затрагивают глубинные пласты человеческой личности.К минувшему периоду
очень подходят его слова о революции как "полной безудержности, безуздности:
старого не существует, нового еще нет, торможение упразднено, остается
возбуждение..." Сейчас не место вдаваться в медико-биологические
подробности этого состояния и его последствий. Скажу лишь, что, хотя за
это время были, выражаясь по-военному, большие потери в живой силе и технике,
все-таки, я считаю, мы прошли самый болезненный переходный процесс адаптации
к переменам.
- Но вы лично за этот период из-за прекращения финансирования лишились
лаборатории, в которой проработали более 20 лет, да и "звездные часы"
отечественной космической биологии надолго позади. По-моему, у вас есть
уважительная причина для персонально выстраданного пессимизма.
- Ну, во-первых, о каких-то своих частных осложнениях вроде потери лаборатории
я бы не хотела говорить. Знаете, в 7 лет я от моей бабушки, той, "английской",
впервые услышала такие слова: "Никто не должен знать, что тебе плохо,
- это неприлично". Я это запомнила на всю жизнь. А во-вторых, я бы
не стала зацикливаться на потере лаборатории, главное, я сохранила свою
тематику и в другом месте продолжала заниматься любимым делом.
- Опять опыты, лабораторные крысы, уникальные эксперименты?.. Я прочел
вашу работу "Невесомость и приспособительные возможности млекопитающих".
Поразительно, что в строго научном тексте вы находили уместным "петь
дифирамбы" привлекательным качествам белых лабораторных крыс, даже
сетовать, что среди биологов пока не нашелся поэт, который бы...
- Да, который бы воспел этих удивительно умных, ласковых и доверчивых
зверей. Что же касается вкрапления лирики в научный текст, то тут я беру
пример у своего любимого Ильи Мечникова. Так вот, о белых крысах. Не только
мы привязывались к питомцам вивария, но и они нас одаряли своим доверием,
хотя, увы, нам нередко приходилось приносить их в жертву экспериментам.
Не знаю, может быть, в отношениях человека и животных присутствует некая
"тайна", о которой хорошо писал художник Константин Коровин,
но нередко нам казалось, что когда мы отбирали для полета на биоспутнике
большую "команду" белых лабораторных крыс, те, кто был забракован
для полета (а "космонавты" должны были погибнуть, это предусматривала
программа эксперимента), выказывали при отсеве негативные эмоции, во всяком
случае, физиономии забракованных особей были удивительно грустными: наверно,
и звери предпочитают участие в интересном, хотя и рискованном деле прозябанию
в виварии. Не забуду, как среди заснеженного поля под Кустанаем наш вертолет
первым оказался возле приземлившегося спутника. Когда мы открыли крышку
люка, наши маленькие космонавты - а они 18 суток находились в невесомости
и только что испытали перегрузки, - увидев нас, из последних сил поползли
к нам, в наши руки, под нашу защиту...
- Вы, Любовь Владимировна, способны растрогать даже какого-нибудь свирепого
крысолова... Но, наверное, эксперименты в биоспутниках как-то прояснили
проблемы влияния экстремальных факт ров на выживаемость организмов?
- Конечно. Были выявлены принципы, но важные данные об огромных приспособительных
возможностях млекопитающих, резервах резистентности и реактивности проливающих
свет и на адаптивные возможности человека. Была теория, что при стрессах
адаптационная энергия тратится, как бензин в машине: чем больше тратится,
тем "пробег" будет короче. Но оказалось, что возможна дозаправка
и все гораздо сложнее.
Помогают гены
- Вас, как я понимаю, очень выручило приглашение поработать несколько
месяцев в США по вашей прямой тематике.
- Да, житейски и профессионально. Мы раньше здесь, у нас в институте,
работали в тесном контакте с американскими биологами из Эймского центра
НАСА, из Общества гравитационной и космической биологии, и различных университетов.
Мы ведь первыми запускали биоспутники, а после неудач ного эксперимента
на космическом корабле "Биосателлит-3", когда погибла обезьян
Бонни, их программа полетных исследовали с млекопитающими свернулась на
долгие годы. Американцы "паслись" у нас, с ним сложились не
только тесные профессиональные, но и дружеские отношения.
- Однако мне попался перевод статьи и американской книги, где сказано,
что вы нередко были весьма насмешливы и строги с некоторыми американскими
коллегами.
- А, это у них в книжке "25 лет космической биологии"?! Ну,
что же, я, бывало, и сердилась, когда кто-то из них проявлял неуместную
заносчивость или свойственную американцам самоуверенность. В этой публикации
приводится случай, как доктор Генри Леон "доставал" меня своими
сугубо американскими репликами. И оборудование у них лучше. И реактивы.
И посуда у них одноразовая, а мы свою моем и так далее. "У нас это
есть, а у вас?" - эту фразу я уже ненавидела. Однажды для американцев,
работавших при нашем Институте медико-биологических проблем, устроили
экскурсию в Кремль. Я была гидом. Когда мы оказались на Красной площади
и все задирали головы на стены, башни, на собор Василия Блаженного, я
сказала Генри:
"У нас это есть. А у вас?". Он все понял и что-то пробурчал,
что "США - страна молодой культуры".
- Тем не менее в свою программу на "Шаттл" коллеги пригласили
именно "строгую мисс Серову".
- Просто я много лет вела эмбриологические эксперименты здесь в России.
На биопутнике "Космос-1514" мы получили первый успешный эксперимент:
крысы-самки были оплодотворены на Земле до полета и пробыли в невесомости
с 13-го по 18-й день беременности. Программа предусматривала всестороннюю
оценку состояния матери и потомства, предполагалось получить от беременных
самок новорожденных крысят, наблюдать за ними до наступления половой зрелости
и вывести следующее поколение, пока - в земных условиях. Короче говоря,
этот эксперимент, хоть его готовили очень тщательно, был уравнением со
множеством неизвестных, все страшно переживали, но все завершилось благополучно:
от космических самок на 22-й день беременности был получен помет. Как
мы с американскими коллегами ждали этого момента! Джефри Ольбертс из Университета
штата Индиана где-то нашел бутылку сухого вина, и все выпили за рожде-ние
первых в мире млекопитающих, выношенных в космическом полете.
- От США в эксперименте по программе "Шаттла" участвовало
восемь биологов?
- Да, восемь от США, один от Франции и я от России. На эмблеме эксперимента
были подняты все три национальных флага.
- У вас сейчас такое лицо, как у Ирины Родниной, когда под гимн СССР
поднимали флаг страны на чемпионате мира по фигурному катанию...
- Да? Очень может быть (смеется}, я, вообще-то, знаете, за патриотизм,
но разумный, не оголтелый и не тот, который с закрытыми глазами. У меня
это, наверное, в крови. Я горжусь тем, что мы - Корнильевы - из Тобольска,
из слоев купечества и служилого дворянства. В роду было много военных.
Родичи основали в Сибири стекольную и бумагоделательную фабрики, один
из них в конце XVIII века открыл в Тобольске типографию и издавал первую
в Сибири газету.
- У вас ведь и с декабристом Пестелем пересекаются родственные связи?
- Не только. Одну из прапрапрабабушек взял в жены английский моряк Джозеф
Биллингс, который приезжал на службу к Екатерине Великой и по ее приказу
снарядил экспедицию на Камчатку. Все это я говорю не к тому, чтобы как-то
козырнуть причастностью к знаменитостям. Думаю, что из трудных ситуаций
мне помогают выходить и гены этих упорных, целеустремленных людей.
Жизнь как подарок
- Корнильевы, Менделеев... Получается, и Блок, женившись на Любови
Дмитриевне Менделеевой, ваш дальний родственник.
- На биографическом древе Блока я трепещу маленьким листочком на какой-то
дальней ветке, но по сердцу, по судьбе он сделался для меня необыкновенно
близкой личностью, таинственно сопряженной с моим внутренним миром.
-- Это , наверное, тот особый род любви, который насыщенней и реальней
оттого, что протекает в виртуальном пространстве между умершим и живущим
человеком?
- Именно так. Меня всю жизнь сопровождал дневник Блока. Я по нему гадала.
Сличала его жизнь со своей - шаг в шаг. Мне 20, ему - 20. Открываю дневник
за сегодняшнее число (с поправкой на новый стиль). Читаю. Очень часто
наши сердца почти физически бились в унисон.
- Но когда дневник Блока оборвался на 41-м году его жизни, а вы его
"переросли", общение ведь не прервалось?
- Нет, есть много способов общения, дневник - это всего лишь материальный
документ хронологически зафиксированной земной жизни человека. Общение
может переходить в другие? более тонкие измерения. Думаю, что мое особое
отношение к Блоку не зависит от родственных чувств. Это мой поэт, "мой"
человек. И я его готова воспринимать не как земного смертного, а как некоего
высшего посланника. Помните, у Цветаевой - "думали - человек, и умереть
заставили"...
- А вы читали о Блоке в "Розе мира" Даниила Андреева? О том,
что поэта постигла "трагедия духовного спуска". У Андреева было
видение, как он лицезрел Блока на фоне "жуткого ландшафта" Дуггура
(одного из слоев демонических стихиалий) и как "испепеленное подземным
пламенем лицо его начинает превращаться в просветленный лик".
- Я, конечно, читала, еще тогда, когда книга вышла, и к этим видениям
сверходаренного автора у меня, честно говоря, сложное отношение. Знаете,
мистика как-то идет мимо меня, вот такая мистика - в чистом, что называется,
виде. Но гениальный человек имеет право предаваться своим созерцаниям.
Пусть это даже, допустим, недостоверно. Но и фактологическая неправда
может быть правдой художественного видения. Я за всеми признаю право быть
таким, каков он есть. У физиолога Ухтомского в учении о доминанте рассматривается
установка на другое лицо. Или ты навязываешь человеку свою доминанту,
свои представления о чем-то, о жизни, и тоща кругом тебя только двойники-единомышленники.
Или, признавая чье-то право на инакость, ты окружен гораздо большим разнообразием
позиций и точек зрения, то есть обогащен большим количество степеней свободы.
Что же касается так называемых таинственных сфер, то я думаю, мы видим
то, что носим в себе. Писатель Ремизов уехал из России в день смерти Блока
и узнал про это гораздо позднее. Он всю жизнь отказывался верить в смерть
поэта, обращался к нему как к живому. Блок регулярно приходил к нему во
сне. Я думаю, он носил его в своей душе, Блок приходил к нему "оттуда".
Для себя я представляю, что это ноосфера. Вы спрашивали про общение с
Блоком. Вот я вам отвечаю. Ну, назовите это мистикой, но для меня нередко
люди, которых давно нет, гораздо реальнее некоторых безусловно живых современников.
- Возвращаясь к нашему разговору об оптимизме, можно сказать, что мотивы
для жизнеутверждающей философии можно черпать даже из мрачноватой сферы
потустороннего... Была бы установка.
- Вы, кажется, иронизируете? Но это именно так. Теория Мечникова об ортобиозе
убирает из самой смерти элементы отчаяния. Да, я давала вам перечитать
его "Эподы оптимизма" издания 1907 года. Эта теория рассматривает
развитие человека, имеющее целью достижение долгой деятельной жизни и
бодрой старости, приводящей к чувству насыщения жизнью и желания смерти.
- Хочется написать это слово по старой орфографии - ортобioзъ. Смотрится
красивее, а значит, достовернее.
- Я убеждена, что оптимистический настрой сам по себе обладает созидательным
потенциалом, сам по себе впрыскивает противоядие против депрессии, стрессов
и т.д. Это не значит, что люди, исповедующие оптимистическую философию,
неспособны оценить величие трагизма иди смотрят на жизнь сквозь розовые
очки. Во время войны мы с мамой жили в эвакуации в деревне со странным
названием Курвыселки, под Сызранью. С нами жила еще одна женщина из Москвы
с двумя детьми - Катей и Юрой, моими ровесниками. Мы все трое заболели
дифтеритом, они умерли, а я выжила. И до сих пор понимаю, что эту жизнь
получила как подарок судьбы, которого могло не быть. И всю жизнь несу
какую-то тройную ответственность за то, чтобы не осквернить ее недовольством,
пресыщенностью, скукой...
Еще раз о теории малых дел
- Знаете, у меня есть маленькие секреты в борьбе с ситуациями, которые
чреваты всякими срывами, стрессами и упадническими настроениями (а поводов
для них ох как немало, уверяю вас). Я считаю, что каждый должен что-то
сделать для улучшения общества. Я убежденный сторонник так называемой
теории малых дел. Я за то, чтобы в России множились очаги кристаллизации.
Вот, к примеру, уже 50 лет я занимаюсь в театре чтеца "Слово".
Наш коллектив основала замечательная женщина Маргарита Рудольфовна Перлова,
ей сейчас 90 лет, с нами был дружен Дмитрий Николаевич Журавлев. Мы собираемся
на бесплатные концерты в музеях, на других площадках, читаем Пушкина,
Блока, Лермонтова, Лескова, Войновича, Шукшина. В наших залах - 60-70
слушателей, но мы знаем, что то, что кругами расходится от этой малой
аудитории, теснит и, может, изгоняет из душ пошлость, культивируемую телевидением.
На днях случайно включила программу "Алчность". И слышу начало,
когда лоснящийся ведущий с фальшивым пафосом провозгласил: "Алчность
- это то, что свойственно каждому из нас".
- Говорят, у передачи высокий рейтинг.
- Бог с ним. Похоже, сбываются пророческие слова, сказанные одним неглупым
человеком. Можно дословную цитату? Я ж все-таки чтец. Вот она: "Государству
ничего не стоит при каком угодно режиме закрыть двери театров так же,
как и двери университетов. Это маленькое движение щупальцев, движение
на периферии, сразу почти незаметное в центре... Но если случится, то
горе государству в будущем. Ответом будет неслыханная и дикая анархия,
которая затмит собою все ужасы его прошлых войн; это будет слепой бунт
людей, долго пребывающих во мраке...". Каково?
-Кто это?
- Блок.
-Дата?
- 1918 год. А звучит, не правда ли, так, будто сказано сегодня, когда
государство все никак не может найти настоящие деньги на реформу образования
и культуры.
|