- В то время я работал в Институте авиационной и космической медицины Минобороны и перешел в ИМБП в 1969 г., то есть уже после его образования. Пришел на освободившуюся вакансию в качестве руководителя Института (директором).

- Вы уже знали Институт?

- Да. Более того, когда организовался Институт, по линии Минобороны я был его консультантом.

- Вы были единственным консультантом?

- На тот момент - единственным. Тогда директором Института был назначен академик РАМН Андрей Владимирович Лебединский. Он был крупным ученым-физиологом, в молодые годы занимавшийся проблемами авиационной медицины, окончил аспирантуру у академика Л.А. Орбели. С рядом других молодых людей-выпускников ВМА стоял у истоков отечественной авиационной медицины. Но дальше его творческая жизнь изменилась, он пе­решел к решению других проблем - биофизики и радио­биологии. В то время он был директором Института биофизики. Он стал директором ИМБП, а я был назначен при нем кем-то вроде консультанта, с тем чтобы на первых по­рах обеспечить передачу ряда научных направлений, которыми занималось Минобороны, где полагали, что им не пристало заниматься такими вещами как, скажем, разработка перспективных систем жизнеобеспечения (СЖО), основанных на биологических принципах. Армия, полагали они, предназначена для других вещей, она может воевать, разрушать, но совершенно не обязана нести функцию созидательную - например, создавать перспективные СЖО для космических полетов. Существовали, и я хотел бы это подчеркнуть, некоторые трудности в общении с Минобороны у лиц, занимающихся разработкой перспектив космонавтики, поскольку Минобороны тоже высказывало какие-то свои соображения, главным образом вытекающие из решения задач обороноспособности страны, военных задач, и было не очень склонно рассматривать романтические проекты освоения космического пространства вообще и тратить на это свои силы и средства. Словом, возникали всякого рода коллизии, результатом чего и явилось основание ИМБП, когда по инициативе академиков Келдыша (он тогда уже был президентом Академии наук), Королева (руководителя, так сказать, космической отрасли), при согласии и активном содействии А.И. Бурназяна (заместителя Министра здравоохранения), при участии О. Г. Ивановского (секретаря военно-промышленной комиссии Совета Министров), было принято это решение. Тогда военный институт передал три здания на Хорошевском шоссе, где сейчас находится администрация, хозяйственные службы и лабораторный корпус. В одном из них жили испытатели, был центр, специально созданный для документации и осуществления киносъемок. Это, собственно, была наша киностудия, На этой территории и стал формироваться ИМБП. Примерно через 1,5 года после образования Института скоропостижно скончался Андрей Владимирович Лебединский, Такое несчастье случилось. На его место был приглашен академик Василий Васильевич Парин, и он проработал, наверное, года 2-2,5 в качестве директора. Он был к этому времени не просто пожилым, но уже нездоровым человеком, поэтому ему было трудно справляться с растущим Институтом, и он ушел на заведование сравнительно небольшой для своих масштабов лаборатории АН, которая называлась «Физиологическая лаборатория имени Гращенкова». И, следовательно, место руководителя Инсти­тута оказалось вакантным. Какие там поиски происходили - не знаю. Но, словом, в один не очень прекрасный для меня день меня пригласили в ЦК партии и сказали, что считают необходимым, чтобы я перешел работать в ИМБП. Я был вполне удовлетворен своей деятельностью - в то время я уже был заместителем директора института по научной работе. Всех людей знал, как мне казалось, вошел в курс всех проблем и не видел надобности менять свои позиции. Но это была директива, которой я как военнослужащий должен был подчиниться. Кажется, в мае 1969 г. Бурназян, тогда заместитель Министра здравоохранения, представил меня коллективу Института как руководителя. Таким образом, я остался в армии, но был прикомандирован к Министерству здравоохранения для выполнения обязанностей директора Института.

- Но Вас же, наверное, не случайно, когда создавался

Институт, назначили консультантом? Как Вы думаете?

- Дело в том, что Андрей Владимирович - крупнейший ученый, но есть какие-то частности, которые нужно передать, для того чтобы не было перерыва в развитии идей и направлений исследований. Не думаю, что я был так необходим Андрею Владимировичу, поскольку он был очень компетентным человеком. Но, тем не менее, мы с ним периодически встречались, главным образом не в Институте, а у него дома. Не скрою, иногда это был не только чай. Он за­давал вопросы, я ему что-то рассказывал. Не думаю, что к этому периоду моей деятельности надо относиться слишком серьезно. Вряд ли это было каким-то большим вкладом в становление Института. Андрей Владимирович делал все так, как считал нужным. Может быть, скорее это было какое-то формальное удовлетворение пожеланий ЦК и Ми­нобороны в том, чтобы не те­рять из виду первые шаги в становлении и развитии ИМБП. Так я пришел в Институт. Там уже были знакомые мне люди, с которыми я раньше работал, наверное, человек 200: 150 военных и около полусотни гражданских лиц, которые перешли в ИМБП. Естественно, познакомился с теми, кто пришел из других учреждений. До начала 70-х гг. полеты были кратковременными. На повестке дня стояли орбитальные станции, то есть длительное пребывание человека в космическом полете, не говоря уже о более отдаленных перспективах, на которые важно было сориентировать усилия коллектива. Словом, я попал в ИМБП, в котором с удовольствием по крайней мере числюсь до сих пор. В 1988 г. я передал дела Анатолию Ивановичу Григорьеву. Таким образом, я был директором Института в течение почти 20 лет. С 1969 по 1988 гг.

- Да, большой срок. А каким был Институт, когда Вы пришли?

Он был еще в состоянии роста, развития. И это продолжалось еще, я думаю, примерно до середины 80-х гг. Все шло по нарастающей. Очень помогали в этом отношении А.И. Бурназян и руководители космической промышленности. Надо сказать, что поддержка была мощной. И нет ничего удивительного в том, что в пору своего расцвета общая численность сотрудников Института превышала 3000 человек! Институт имел свое опытное производство на Планерной, мастерские приборостроения, были лаборатории вне Москвы. Самая ближняя - в Дубне, затем - в Киеве, Красноярске, Сухуми. Много сил, конечно, потребовала Планерная. Это совершенно оторванная от инфраструктур города территория, ее нужно было развивать.

- А когда она возникла?

- В конце 60-х там шло активное строительство. Территория была неосвоенной, начиная от забора и очистки воды, тепла, электроэнергии, корпусов для испытания космической техники. Это была большая хозяйственная работа, и там же было наше предприятие. Конечно, при этом возникали большие трудности. Скажем, для того чтобы получить разрешение на строительство в то время, нужно было вносить определенный вклад в инфраструктуру близ расположенных районов. Если мы строили какой-нибудь корпус, за это местные власти обязывали нас построить, на пример, распределительную газовую станцию для города Химки, потом - пожарную часть или путепровод через Ленинградскую железную дорогу сделать. Объем работ увеличивался. Такие «побочные вещи», требовавшие затрат энергии и времени, отвлекали, но, тем не менее, обеспечивали возможность серьезно развернуть собственную инфраструктуру и рост численности сотрудников, расширение направлений деятельности. Постепенно возникла и возможность приложить полученные научные результаты к некоторым другим областям. Скажем, таким как спорт высоких достижений. Сотрудники Института принимали участие в консультациях и организации некоторых видов поддержки для спортсменов разных видов спорта.

- Интересно, каких?

- Например, шоссейные гонки. Скажем, работали с очень сильной командой велосипедистов с Украины, занимавшей передовые позиции в мировом спорте за счет более точной и правильной организации питания на маршрутах длительных кольцевых гонок. Или бобслей - были разработаны методы и тестирования, и тренировок с испытанием институтской центрифуги, что позволяло этим спортсменам грамотнее уп­равлять своим телом при действии перегрузок, которые возникают в их спорте. Потом - академическая гребля. В подготовке восхождения на Эверест в 1982 году тоже принимали участие. Затем - футболисты команды киевского «Динамо». В Институте до сих пор хранится мяч с автографами всех футболистов, которые завоевали кубок Европы. Им тоже наши сотрудники помогали. Даже шахматы были одним из предметов занятий наших сотрудников. С другой стороны, работая вместе с рядом предприятий авиакосмической промышленности по созданию скафандров и проводя высотные испытания, сталкиваясь с таким явлением, как декомпрессия, невольно мы подошли к тому, что некоторые идеи и решения можно использовать в более надежном обеспечении нахождения водолазов на больших глубинах. Поэтому тогда началось и до сих пор развивается направление, связанное с действием фактора высокого давления.

- А как давно оно начало развиваться?

- В 70-е годы. Были получены очень интересные результаты. Мы работали совместно с военными моряками, с двумя институтами Академии наук, И нас очень поддерживало Министерство газовой промышленности, ныне Газпром, поскольку часть работ они осуществляли на дне моря, погружения были довольно существенные. Была проделана серьезная работа в Геленджике, на базе Института океанологии АН, в Мурманске, на кораблях в Баренцевом море, с естественным погружением на большие глубины. Поэтому неподготовленность в случае с «Курском» была для меня удивительна, ведь все эти глубины были хорошо освоены нашими сотрудниками, среди которых уже появились и врачи-водолазы. Мы имели команду врачей-водолазов, которые сами спускались на большие глубины. Сейчас эти работы продолжаются, но они уже не имеют того размаха, которого достигали в то время.

- Кого из сотрудников Вы хотели бы вспомнить?

- Конечно, очень многих. Дело в том, что подавляющее большинство сотрудников Института, с которыми мне пришлось работать, были не только хорошими профессионалами своего дела, но их также отличал чрезвычайный энтузиазм и, я бы сказал, романтизм по отношению к делу, которому они себя посвятили. Назвать поименно - значит привести здесь очень длинный список, что едва ли возможно. Вместе с тем, я не могу не вспомнить преждевременно ушедших от нас замечательных пионеров космической биологии и медицины, внесших решающий вклад в становление этой области, с которыми меня связывали не только тесное сотрудничество, но и многолетняя дружба. Это - Абрам Моисеевич Генин, Армен Арамович Гюрджиан, Глеб Петрович Парфенов, Евгений Яковлевич Шепелев, а также научный консультант Института, крупнейший биолог - Николай Владимирович ТимофеевРесовский. Мне представляется, что очень важной задачей дальнейшего успешного развития и работы Института является привлечение молодых, талантливых работников, с тем что­бы обеспечить надежную преемственность опыта и сохранение ценных производственных традиций.

- Какие изменения происходили в Институте?

- Институт, конечно, менялся. Это же серьезное, со своей историей научное учреждение. Если говорить о численности сотрудников, объеме финансирования, масштабах работ, то, наверное, пик приходится где-нибудь на начало 80-х годов. А потом руководство